Август, как и его приемный отец, Гай Юлий Цезарь, был обожествлен. И это закономерно, ибо культ Августа был привит в Риме и провинциях еще при его жизни, и Тиберий, как бы он в душе ни относился к новому богу, понимал необходимость того, чтобы культ Августа становился в структуре государства элементом, объединявшим жителей многонациональной империи.
Нового принцепса также стали звать Августом, а его мать – Августой. Все последующие императоры использовали это имя наравне с именем Цезаря как символ верховной власти. Тиберий, впрочем, пользовался этим именем лишь в деловых письмах и посланиях. И вообще он уклонялся от всяких титулов и в начале правления хотел, чтобы сенат и другие органы управления вновь обрели свои утраченные властные полномочия. Говорил, что он слуга сенату и имеет в лице сенаторов «господ и добрых, и справедливых, и милостивых» (Светоний), и обо всех своих делах докладывал сенату. Некоторые решения принимались вопреки его воле, но он не отменял их, а консулам уступал дорогу и делал вид, что именно они – высшая власть. Говорил, что «в свободном государстве должны быть свободны мысль и язык». И это вполне понятно, если вспомнить, что его родной отец был приверженцем республики и воевал против Октавиана. К тому же Тиберий на собственной шкуре испытал, если можно так сказать, «ласки самовластия» своего отчима, который силой отобрал его мать у законного мужа. Затем отнял любимую жену, приказал жениться на своей дочери, развратной шлюхе, от которой он вынужден был бежать хоть на край света. И затем на Родосе дрожал за собственную жизнь, вымаливая у матери снисхождения, когда его оклеветали, и Август вполне мог сделать его ссылку бессрочной.
Но новый принцепс, если бы и захотел, уже не мог радикально изменить введенных Августом новых форм управления, и как он ни навязывал (быть может, и лицемерно) сенату возможность стать в полном смысле властной структурой, тот не пожелал разделять с принцепсом бремя власти. А если бы даже и захотел, ничего бы из этого не вышло, ибо, как мы уже говорили, огромная империя уже не могла управляться так, как это было до Цезаря. Потребовались новые механизмы власти, и они были введены Цезарем и отрегулированы Августом. Возврат к временам поздней республики, когда практически все население Рима участвовало в ежегодных сражениях за власть, был едва ли возможен. И, пожалуй, прав Тацит, когда пишет о Тиберии как человеке, «которому свобода внушала страх, а лесть – подозрения».
Он действительно не терпел угодливости и лести, отказался от звания императора и Отца отечества, чем так гордился Август, не разрешил повесить над дверями дубовый венок, как «спасителю всех граждан» (дубовый венок служил тогда наградой за спасение гражданина). И когда угодливая знать предложила переименовать месяц ноябрь (в этом месяце родился Тиберий) в тиберий, а октябрь в честь его матери, в ливий, он сказал: «А что вы будете делать, когда станет тринадцать Цезарей?»
Он сократил расходы на театр и цирк, уменьшил число гладиаторов, боролся с роскошью, взятками в виде подарков должностным лицам. Продолжил Тиберий политику Августа и в смысле укрепления нравственности, ужесточив наказания за прелюбодеяния.
Боролся он также с укоренившимися в Риме чужеземными верованиями, особенно египетскими и иудейскими. Он запретил отправление этих культов и выслал из столицы иудеев.
Словом, в начале своего правления он ревностно исполнял обязанности главы государства, и в первые два года даже не покидал столицы. Империя продолжала свое процветание благодаря верным административным указаниям сверху. В этой связи следует отметить строгий контроль над казной, жесткую борьбу с коррупцией и преступностью, строительство новых дорог в провинциях, преодоление финансового кризиса и так далее. Строго пресекая лихоимства наместников, он напоминал им, что «овец надо стричь, а не сдирать с них шкуры».
Что касается внешней политики, то тут он следовал заветам Августа и не стремился к новым завоеваниям. Он отозвал Германика из зарейнской Германии, где тот пытался привести к покорности местные племена, и граница на Западе теперь проходила по левому берегу Рейна. Он сказал: «Месть Рима совершилась, германские племена пусть теперь сами разбираются со своими раздорами». На Востоке, куда был послан тот же Германик, были улажены спорные конфликты, с парфянами заключен мирный договор, а подвластные Риму царства Каппадокия и Коммагена обращены в римские провинции.
После смерти Германика (девятнадцатый год), потом собственного сына Друза (двадцать третий год), а затем и матери (двадцать девятый год) Тиберий стал ощущать вокруг себя, если можно так сказать, враждебную пустоту. Сам он вступить в брак больше не решился, и его семьей стали постоянно конфликтовавшие между собой родственники. Вдова Германика Агриппина, мать шестерых детей, отличавшаяся волевым характером, стала для Тиберия просто невыносимой. Она была уверена, что в смерти ее мужа повинен Тиберий и, похоже, не слишком скрывала своих догадок. Он однажды ее спросил, не считает ли она оскорблением, что не царствует? Как-то за обедом Тиберий предложил ей яблоко, а она, думая, что оно отравлено, не решилась его откусить, поэтому он сказал, что, если она считает его отравителем, пусть не появляется к столу. Тиберий сослал ее в конце концов туда же, куда и Август свою дочь Юлию, на остров Пандатерия, где ей плетью «выхлестнули глаза», а когда она решила уморить себя голодом, ее стали кормить насильно. Она вскоре умерла, а ее сыновей Нерона и Друза уморили голодом. Оставшийся в живых ее сын Калигула, то есть Сапожок, был слишком молод, чтобы представлять для Тиберия опасность, к тому же был очень хитер и изворотлив.
Жестокость Тиберия стала проявляться еще сильнее после раскрытия заговора Сеяна, командира гвардейцев, решившего совершить государственный переворот. Пользуясь тем, что принцепс постоянно отсутствует в столице, он активно пропагандирует собственную значимость и даже устанавливает в Городе свои статуи. Временщик был любовником Ливиллы, жены Друза Младшего, которого они устранили с помощью яда. Сеян попросил руки молодой вдовы, однако Тиберий отказал, мотивируя это тем, что между всадником, к сословию которых принадлежал префект, и женщиной из императорской семьи брак невозможен. Позже, впрочем, Сеян добился своего.
Тиберий узнал о заговоре от вдовы своего брата, Антонии, и с помощью гвардейского офицера Макрона сумел обезвредить честолюбивого Сеяна. Против его сторонников был развязан чудовищный террор. Он сам и его семья были казнены, Тиберий не пощадил даже детей.
Впрочем, к тому времени властелин уже не появлялся в Риме, а жил на Капри, где, как описывают Светоний, Тацит и другие древние историки, предавался пьянству, любил мальчиков «самого нежного возраста», устраивал спектакли группового секса и предавался прочим порокам. С каким размахом проходили его сладострастные оргии, красочно показано в фильме Тинто Брасса «Калигула».
В правление Тиберия закончил свою земную жизнь Иисус Христос, давший миру новую нравственную идеологию. Имя Понтия Пилата, наместника Иудеи, который допустил казнь Христа, хоть и не хотел этого, более известно в современном мире, нежели имя Тиберия Цезаря. Существует, впрочем, легенда о Марии Магдалине, которая рассказала ему о воскрешении Христа, а он ответил, что скорее поверит в то, что яйцо покраснеет, нежели в это. И яйцо покраснело! Тиберий, если помните, был фаталистом, увлекался астрологией и уж, конечно, размышлял о вечной жизни (все мечтают о бессмертии). Неудивительно, что его мог заинтересовать слух о чудесном воскрешении Христа и он захотел встретиться с Марией Магдалиной.
Итак, первую половину своего правления Тиберий зарекомендовал себя как ответственный государственный деятель, а затем уехал на Капри, совершенно забросил все дела, предаваясь сладострастным забавам. Светоний по этому поводу пишет: «…вернувшись на остров, он окончательно оставил все государственные дела. Более он не пополнял декурии всадников, не назначал ни префектов, ни войсковых трибунов, не сменял наместников в провинциях; Испания и Сирия несколько лет оставались без консульских легатов, Армению захватили парфяне, Мёзию – дакийцы и сарматы, Галлию опустошали германцы – он не обращал на это внимания, к великому позору и неменьшему урону для государства».